— Господин полковник, — сказал лейтенант Танака, вытянувшись по стойке смирно, — эта девушка нарушила приказ и должна быть наказана.

— Что она натворила? — поинтересовался полковник, не отрывая взгляда от карт.

— Она была в запретной зоне в нарушение моего приказа.

— Где?

— В медпункте, господин полковник.

— В медпункте?

— Да, господин полковник. Навещала сестру.

— Вряд ли это серьезное нарушение, лейтенант, — заметил полковник. — Зачем вы пришли ко мне с этим? У меня сейчас есть дела поважнее.

— Господин полковник, вы собирались вызвать ее сегодня вечером. Я решил, что вам следует знать, почему она не придет.

— Лейтенант, вы уверены, что ваше вмешательство необходимо?

— Господин полковник, вам следует знать еще кое-что. Эта девушка прятала гребень. — Он достал из кармана мундира гребень с двухголовым драконом и положил его полковнику на стол.

Полковник Мацумото пристально взглянул на лейтенанта.

— Гребень, лейтенант? Идет война, а вас тревожит, что девушка прятала гребень?

— Это признак отсутствия дисциплины, господин полковник.

Тот вышел из-за стола и принялся шагать взад-вперед по дощатому полу. Судя по виду, полковника одолевали тревоги и ему надо было их хоть частично выплеснуть.

— На нашу родину напали, лейтенант! — рявкнул он. — Мы сражаемся с американцами на востоке, с китайцами на юге, а теперь еще с русскими на севере. Они в ста пятидесяти километрах отсюда, и десять дивизий идут в наступление на нас. — Он оперся ладонями о стол и наклонился к лейтенанту. — Русские прекрасно вооружены и хорошо обучены. У нас нет ни сил, ни техники, чтобы… — Он задержал взгляд на лейтенанте, потом быстро глянул на меня, сел и уставился на свой стол. Наконец он увидел гребень, взял его в руки и принялся осматривать. — Откуда ты его взяла? — спросил он.

Я поклонилась.

— От матери, господин полковник. Этот гребень давно хранится в нашей семье.

Полковник поднес гребень ближе к глазам.

— Тут… тут двухголовый дракон, и у него по пять пальцев на лапах, — прошептал он.

— Что, господин? — переспросила я.

— Двухголовый дракон с пятью пальцами. — Он пораженно глянул на меня, потом повернулся к лейтенанту Танаке: — Не наказывайте эту девушку, лейтенант.

Лейтенант напрягся и показал на свою белую повязку:

— Господин полковник, я представляю военную полицию и отвечаю за станцию утешения. Я подчиняюсь исключительно офицерам военной полиции, а вам я доложил только потому, что сегодня эта девушка должна была прийти к вам.

— Да, вы представляете военную полицию, лейтенант, — раздраженно сказал полковник Мацумото, — а я полковник.

— Да, господин полковник, но мой долг — поддерживать дисциплину. Ради императора. Ради Японии.

— Ради императора. Ради Японии, — медленно повторил полковник. Он посмотрел на гребень и провел пальцем по золотой кромке, потом сунул его в карман рубашки и отвел взгляд. Наконец он произнес: — Ну что ж, на сегодня я возьму Сейко, лейтенант.

Лейтенант Танака отвесил ему небольшой поклон.

— Так точно, господин полковник. — Он ухватил меня за предплечье, больно впившись пальцами в руку, и потащил к двери. Я оглянулась через плечо на полковника. Он сидел за огромным письменным столом рядом с флагом Японии и больше не казался мне таким пугающим, как в тот первый день на станции утешения.

Втащив меня во двор, лейтенант Танака окликнул рядового Исиду.

— Неси веревку, — сказал он, — мне тут надо преподать очередной урок.

Рядовой вскочил на ноги. Он встретился со мной взглядом, на секунду заколебался, потом быстро скрылся за бараками.

Лейтенант Танака толкнул меня к столбу. Я упала в желтую грязь, а лейтенант встал надо мной со своим синаем на поясе. Он приказал мне раздеться. Я развязала оби, и юката упала на землю. Сняв дзори и таби, я посмотрела вдаль, за пределы двора, за поля с золотой пшеницей и за гряду холмов, на юг, в сторону Кореи. Я попыталась вспомнить место, где мы с Су Хи готовили кимчхи на кухне нашего дома, где мама расчесывала мне волосы перед очагом. Я пыталась вспомнить большой белый дом и зеленые холмы за ним, где прошло мое детство. Но ничего этого я не смогла вспомнить: у меня ничего не осталось, кроме тоскливой станции утешения, где я понемногу умирала каждый день в течение последних двух лет.

Рядовой Исида принес веревки, протянул их лейтенанту Танаке и отвел взгляд. На то, как я сбросила нижнее белье, Исида не смотрел.

Лейтенант Танака приказал рядовому собрать остальных корейских девушек. Потом он толкнул меня к столбу. Я прижалась спиной к дереву, нагретому летним солнцем, и не сопротивлялась, пока меня туго привязывали к столбу за запястья и лодыжки. Тело обдувал ветерок. Это было приятно. Послеполуденное солнце грело обнаженную кожу, утоптанная грязь под ногами ласкала ступни, а воздух казался сладким на вкус. На мгновение закрыв глаза, я услышала тихое громыхание где-то на западе. Может, это русские пушки, подумала я.

Во дворе собрались девушки и выстроились в ряд лицом ко мне. Увидев меня у столба, Ми Со охнула, прикрыв рот рукой, но тут же быстро встала на свое место рядом с остальными. Сейко и несколько других японок сидели у своих дверей и смотрели, как лейтенант заканчивает меня привязывать. Потом он принялся шагать взад-вперед перед строем кореянок.

— Эта девушка заработала порку, — сказал он, похлестывая голенище синаем сильнее обычного. — Когда вы уже научитесь не вызывать неудовольствие начальства? — Он ткнул бамбуковым мечом в сторону девушек. — Вы думаете, мне это нравится? Вы думаете, я хочу вас бить? Нет! Я преподаю вам уроки ради вас самих, чтобы вы научились быть добрыми японскими подданными. Скоро мы выиграем войну, и вы порадуетесь, что оказались на нашей стороне. А теперь смотрите, как я ее наказываю, и не вздумайте закрыть глаза.

Лейтенант Танака подошел ко мне. Уголки его тонких губ приподнялись, словно в улыбке, но глаза были холодные и безжизненные, как у куклы. Я вдохнула и расслабилась, прислонившись к столбу. Я посмотрела на юг, в сторону Кореи.

Потом лейтенант поднял синай и с силой хлестнул меня по бедрам. Раздался тот самый жуткий звук удара, ноги и спину мне залила жгучая боль. В животе что-то сжалось, легкие и горло перехватило, в голове и в носу горело. Лейтенант снова хлестнул меня по тому же месту, и боль от первого удара разгорелась в тысячу раз сильнее. Тут мне удалось втянуть немного воздуха, и в горле родился надрывный пронзительный крик. Но не успел он вырваться наружу, как я поймала его и задавила. Пока лейтенант меня избивал, я так и держала крик в себе, внутри, где я была вся каменная, неживая.

Рядовой Исида нес меня в медпункт, но разглядеть его лицо мне было трудно. Он упорно смотрел вперед и бормотал что-то себе под нос про лейтенанта Танаку. Когда он понес меня вверх по лестнице, ноги мне обожгла такая боль, что я застонала. Рядовой остановился и осторожно перехватил меня, чтобы изменить распределение веса. Стало немного полегче. Исида пошел медленнее и, пронеся меня через всю палату, положил рядом с Су Хи.

Я не могла пошевелить ногами, не могла сфокусировать взгляд, не могла даже поднять голову с циновки.

— Прости меня, онни, — выговорила я.

— Тебе не за что извиняться, Чжэ Хи, — отозвалась сестра. — Ты ничего плохого не сделала.

— Я была сильной, — сказала я. — Я не плакала.

Су Хи протянула ко мне руку и погладила по голове.

— Я знаю, — ответила она. Глаза у нее покраснели, лицо было очень бледное. По щеке текла слеза. — Ты сильная и храбрая. Ты все сделала правильно.

— Су Хи, — простонала я, — они забрали гребень.

— Тихо, сестричка, — прошептала Су Хи. — Тихо, давай засыпай.

Четыре дня спустя я лежала на циновке, глядя в потолок своей вонючей комнаты, пока солдаты один за другим меня насиловали. Ноги у меня до сих пор сильно болели после порки, устроенной лейтенантом, — кажется, даже кости ныли, а еще у меня жгло между ногами, и все вместе было почти невыносимо. Чтобы поменьше тревожить бедра, приходилось шире раздвигать ноги, а от этого толчки солдат внутри меня становились более болезненными. В конце концов я нашла позу, в которой боль поровну распределялась между ноющими бедрами и натертой вагиной, чтобы хватило сил вынести мучения.