Потом он взял свой стакан и бутылку и подошел к кушетке, нависая надо мной.

— Вот тебе еще саке, — сказал он, наполняя мой стакан.

Комната плыла у меня перед глазами, меня начало тошнить, я плохо соображала.

— Господин, — сказала я, — вы разве не хотите заняться со мной сексом? Специально для вас я сегодня очень хорошо вымылась.

Он шагнул ко мне и ударил меня по лицу тыльной стороной ладони. Я упала на пол, разлив саке на китайский ковер. Мне было больно, но боль была какая-то странная, приглушенная. Я почувствовала вкус крови во рту.

Полковник подобрал мой стакан и наполнил его доверху.

— Пей, я сказал! — рявкнул он. — Я выпью за Корею, а ты пей за Японию.

Я поднялась на ноги, снова устроилась на кушетке, и он сунул мне стакан. Я поднесла его ко рту и отпила. Саке уже не жгло горло.

Пошатываясь, полковник наклонился ко мне. Он расстегнул воротник.

— Лейтенант Танака. В-военная полиция, — выговорил он. — Ему поручено было превратить вас в достойных японских подданных. Что-то он не очень хорошо свое дело сделал, а?

— Да, господин. То есть нет, господин, отозвалась я.

Полковник расхохотался. Он покачивался передо мной — а может, это я покачивалась. Он уселся на стул.

— Как неудачно для него. И для тебя, и для Японии. Выпей еще, — приказал полковник.

Мы выпили вместе; полковник опустошил свой стакан до дна.

— У Кореи было то, в чем нуждалась Япония, — сказал он. — Полезные ископаемые, защита от китайцев и чертовых русских! А вы невежественные крестьяне, и мы вам тоже были нужны! Если б вы нас слушались, все получилось бы. Получилось! — Он ткнул пальцем в мою сторону: — Это все ты виновата. Ты и твой чертов гребень.

Я засомневалась, что правильно его расслышала.

— Мой гребень, господин? — Собственный голос будто доносился откуда-то издали. — Если вы не хотите со мной сегодня спать, господин, я лучше пойду обратно на станцию утешения.

— Тебе туда нельзя, — возразил он. — Ты должна сегодня остаться здесь, слышишь?

Я не понимала, что происходит. Если он меня не хочет, зачем мне тут оставаться? Пусть даже меня пристрелят за дерзость, какая разница.

— Господин, я ухожу на станцию утешения прямо сейчас. — Я попыталась подняться.

Уже плохо держась на ногах, полковник гневно шагнул ко мне. Он схватил меня за щеки и, заставив сесть, раскрыл мне рот, а потом сунул в него горлышко бутылки.

— Заткнись и пей со мной! — Он вылил саке прямо мне в глотку. Я проглотила что могла, остальным подавилась. Полковник убрал бутылку; я закашлялась, саке потекло по подбородку и закапало на юкату.

— Пожалуйста, господин, — услышала я собственный голос, — отпустите меня.

— Нет! Ты что, меня не слышала? Разве ты не понимаешь, что я делаю? Я тебя спасаю.

— Я не хочу, чтобы меня спасали, — сказала я.

Он отшвырнул бутылку, и она разбилась о стену. Потом полковник ударил меня в лицо кулаком. Боль была какая-то тупая, будто меня слегка шлепнули чем-то твердым или сильно ударили чем-то мягким. Я услышала, как он говорит:

— Ах ты шлюха! Это все ты виновата! Вы заставили нас это сделать! Ты заставила меня это сделать! — Он снова ударил меня, и комната закружилась у меня перед глазами.

Наверное, подумала я, надо было извиниться — за то, что я глупая кореянка; за то, что из меня не вышло достойной японской подданной, что я не сумела доставить ему удовольствие.

Снаружи на ветру покачивались деревья. Полковник снова ударил меня в лицо. Перед глазами у меня вспыхнули искры, а потом я погрузилась во тьму.

Я услышала, как за окном льет дождь. Открыв глаза, я повернулась на бок. Уже наступило утро. В голове у меня гудело, во рту пересохло. Я потрогала губу: она распухла, и прикасаться к ней было больно. Левый глаз еле видел.

Я подняла голову и осмотрелась. Непонятно было, одна я в комнате или нет. В окно за письменным столом полковника подул сильный ветер. Я с трудом встала и завернулась в юкату. От нее воняло саке. Я попыталась сосредоточиться на двери, но комната вокруг меня так и ходила ходуном. Живот свело судорогой, я упала на колени возле кушетки, и меня вырвало. Зеленая желчь потекла на китайский ковер. Потом меня вырвало еще три раза. Каждый раз ужасно гудело в голове, и я боялась, что опять потеряю сознание. Я сплюнула кислые остатки рвоты. Наконец я смогла дышать спокойно, и комната перестала кружиться.

Я подняла голову. На кушетке вроде бы что-то лежало. Я с трудом сфокусировала взгляд в нужной точке. На белой простыне, там, где я никак не могла его не заметить, лежал гребень с двухголовым драконом.

Я с трудом поднялась на ноги и огляделась. Мне показалось, что я все еще сплю. Стул возле письменного стола валялся на боку. Пустые ящики стола были разбросаны по комнате. Военный флаг Японии лежал на полу, разорванный пополам.

В голове у меня стало гудеть немного поменьше. Я снова посмотрела на гребень. Золотая кромка все так же сверкала, а дракон по-прежнему притягивал к себе, как в тот день, когда я покинула дом. Я подобрала гребень, спрятала в складках юкаты и побрела к двери. Сунув ноги в дзори, я вышла наружу, под дождь. Под холодным ливнем сознание у меня слегка прояснилось, и я увидела, что вся деревня находится в движении. Военные грузовики неторопливо громыхали по узким улочкам. Вереницы солдат шли рядом с грузовиками, опустив головы, и с касок у них капала вода. Все они направлялись на восток.

Я плелась по грязным улицам к станции утешения. Подходя к задней стороне уборной, я почувствовала запах дыма. Я выглянула из-за угла во двор станции. Один из бараков горел, рядовой Исида поджигал второй. В центре двора шагал взад-вперед лейтенант Танака. Корейские девушки выстроились в шеренгу лицом к задней стороне покрытого брезентом зеленого грузовика. Они насквозь промокли под дождем, так что одежда и волосы липли к телу.

— Где Намико Ивата? — крикнул лейтенант, перекрывая шум дождя. — Где Чжэ Хи? Я хочу знать!

Чжин Сук шагнула вперед и поклонилась.

— Она вечером не вернулась в барак, господин лейтенант.

Лейтенант Танака шагнул к Чжин Сук и приподнял ей подбородок кончиком синая.

— Ты же не станешь мне врать, а, девушка?

— Нет, господин, — ответила она, — только не я.

Лейтенант опустил меч.

— Прошлой ночью Чжэ Хи ходила к полковнику, — сказал он. — Ну-ну, похоже, наш командир дал слабину. Придется с этим разобраться. Продолжайте, рядовой, — велел он рядовому Исиде и пошел прочь. Проходя мимо горящего барака, лейтенант бросил в огонь свой синай.

Рядовой Исида поколебался секунду, но потом все же подошел к грузовику и поднял брезентовый клапан. Он шагнул в сторону, и из тьмы кузова раздалась пулеметная очередь.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Пятерых моих сестер-ианфу убили сразу. Трое замерли от ужаса, и вскоре грохочущий пулемет нашел их и скосил, как и первых пятерых.

Чжин Сук упала на колени.

— Не-е-ет! — закричала она. — Меня-то за что? — Пулеметчик выпустил в нее несколько пуль подряд, и Чжин Сук, сложившись пополам, рухнула в грязь. Ми Со с криком побежала к уборной, закрывая уши ладонями. Рядовой Исида поднял ружье и выстрелил ей в спину. Она упала, безжизненно раскинув руки, как тряпичная кукла. Потом пулемет замолчал, и остались только запах пороха и шелест падающего на землю дождя.

Рядовой Исида опустил ружье и уставился на безжизненное тело Ми Со. Он стоял с приоткрытым ртом, склонив голову набок, словно пытаясь понять, что тут произошло. Несколько минут он стоял так и смотрел, а потом перевел взгляд прямо на меня. Я встретилась с ним глазами, вышла из-за уборной и посмотрела на Исиду, не чувствуя страха. Он поднял ружье, но стрелять не стал. Я достала из складок юкаты гребень. Держа его в руке, я посмотрела в дуло ружья Исиды и увидела перед собой всех женщин моей семьи, которые, как и я, когда-то держали гребень в руках. Я увидела их всех, вплоть до прапрабабушки — аристократки, которая заказала этот гребень. И все они велели мне бежать.