— Ты должна была сказать «нет», Чжэ Хи. Когда ты поняла, что японцы тебя обманули, пусть бы лучше тебя застрелили. И на коммунистов тебе не следовало работать, и ни в коем случае не следовало приходить в кичжичхон.

— Пусть бы меня застрелили? Чхоль Сон, ты сам слышишь, что ты говоришь?

— Я говорю то, что хочу сказать, — гневно возразил он. — Я говорю, что достойнее было бы сказать «нет»!

Мы стояли на тротуаре, но улицы и дома Сеула вокруг меня вдруг стали таять, и вместо них я увидела станцию утешения, огромную железную статую Ким Ир Сена и клуб «Красотки по-американски». А прохожие превратились в японских солдат, которые меня насиловали; северокорейских солдат, которые арестовали Чжин Мо; американских солдат в кичжичхоне. Все они вцепились в меня. Мне отчаянно хотелось, чтобы Чхоль Сон — мужчина, который хотел на мне жениться, — протянул мне руку и вырвал меня из их хватки.

— Чхоль Сон! — умоляюще воскликнула я. — Пожалуйста, пойми меня! Если бы я отказалась хоть в одном из этих случаев, я бы умерла! В Донфене мне едва исполнилось четырнадцать, я была слишком юной, чтобы понимать происходящее. В Пхеньяне все сложилось… непонятно. А в кичжичхоне Су Бо голодала, я не могла позволить ей умереть. Пожалуйста, прими мое прошлое, люби меня такой, какая я есть, и я тоже буду тебя любить. Тогда мы поженимся и сыграем роскошную свадьбу.

Я вгляделась в лицо Чхоль Сона, пытаясь угадать ответ. Он вытер нос обратной стороной рукава.

— Я рассказал семье о нашей помолвке, — заговорил он срывающимся от напряжения голосом. — Так торжественно все обставил! А теперь я потерял лицо. Все сочтут меня глупцом. Как я буду смотреть им в глаза?

— А зачем кому-то рассказывать? Хватит того, что знаешь ты. Но тебе я обязательно должна была рассказать, понимаешь? Только так я могу быть уверена, что ты принимаешь меня такой, какая я есть. Только так я могу за тебя выйти.

Чхоль Сон покачал головой.

— Госпожа Мин из приемной тоже знает. Она мне говорила, что ты работала в кичжичхоне. Я ей не поверил, но она была права. Она знает!

Голова у меня пошла кругом. Чхоль Сон схватил меня и прижал к стене, впившись пальцами мне в плечи. Зрачки у него были расширены, как у капрала Каори, когда тот меня насиловал.

— Как я могу тебя любить после того, что ты сделала? — закричал он. — Ты меня обесчестила! — Он еще сильнее сжал мне плечи. Я боялась, что он меня ударит, но он вдруг резко оттолкнул меня и сделал шаг назад. — Я не могу на тебе жениться, — заявил он, глядя в сторону. — Ты не та, за кого я тебя принимал.

Лица из прошлого вихрем крутились вокруг меня. Я закрыла глаза, пытаясь избавиться от них. Но Чхоль Сон был прав. Я не та, за кого он меня принимал. Я пыталась держать прошлое в секрете, но оно всегда будет частью меня. Мне хотелось вернуться на двадцать лет назад и отказаться подчиниться предписанию ехать на обувную фабрику. Я же так и хотела сделать! В тот момент я свернула не туда, и даже десятилетия достойной жизни не могли этого исправить.

— Чхоль Сон, ну откуда мне было знать, как поступить? Откуда? — жалобно воскликнула я, все еще не открывая глаз.

— Ты должна была сказать «нет»! — повторил он. — И мне ты тоже должна была сказать «нет»! — Он бросил на меня долгий взгляд, полный обиды, и зашагал прочь.

Постепенно вихрь воспоминаний утих, вокруг снова были обычные люди и здания. Я пошла домой. Медленно бредя по многолюдным улицам Итхэвона, а потом через длинный мост над рекой, я думала о своей жизни, обо всем, что мне приходилось делать. Правильно ли я поступала?

Я остановилась на мосту и посмотрела на город. Вокруг меня мерцали огни Сеула. Под ногами река Ханган медленно несла свои воды к морю. И в этот момент я окончательно решила, что Чхоль Сон не прав. Ну да, мне нужны были его деньги, чтобы переслать письмо Су Хи. Я хотела выйти за него замуж, чтобы Су Бо могла пойти в старшую школу. И даже ради себя я тоже хотела выйти замуж. Но отрицать, что я была женщиной для утешения, значило бы предать Су Хи и всех моих корейских сестер, убитых на станции. Нет, мне надо было исполнить более высокий долг, чем поддержание репутации Кореи. С этим неплохо справлялись важные персоны вроде Чхоль Сона и тех, кто хотел скрыть зверства японцев, чтобы развивать нацию. Но Корея сможет стать великим народом, только если рассказать, как мы боролись и как сумели выжить.

Наконец я поняла, как именно я должна послужить Корее. Двухголовый дракон защитил меня, чтобы я смогла рассказать свою историю — как и говорили мне Су Хи и Чжин Мо. Они с самого начала были правы. На мне лежала большая ответственность, и я не знала, как справлюсь с ней. Но во время долгого пути домой я пообещала себе, что найду способ.

На следующий день было подписано окончательное соглашение о займе с банком «Диаси», и условия оказались даже более благоприятными, чем надеялись в «Гонсоне». Вся компания кипела от возбуждения. Скоро «Гонсон» должен был стать одним из чеболей Южной Кореи, и все — от старших руководителей до курьеров — ходили с гордо поднятой головой.

В числе причин для предоставления таких замечательных условий «Диаси» указали, что я произвела очень хорошее впечатление на руководителя японской делегации. На один день я стала для машинисток героиней.

— Скоро тебя сделают менеджером, — весело заметила Мун Ком, когда я прошла мимо их бюро, — и ты больше не будешь с нами разговаривать.

— Да, — отозвалась я, изображая напыщенную интонацию высшего руководства, — когда-нибудь я буду управлять этой компанией. И тогда уволю всех мужчин.

Женщины засмеялись моей шутке, прикрывая рты.

Весь тот день господин Хан не скрывал улыбки. Он глядел на меня, как гордый отец смотрит на сына, достигшего успеха. В полдень я пообедала на скамейке в парке Намсан возле того места, где Чхоль Сон сделал мне предложение. За весь день я ни разу его не видела, и он мне не звонил. После обеда господин Хан отпустил меня домой пораньше. Я вышла из «Гонсона» и взяла такси, вместо того чтобы ехать на автобусе. Вечером я помогла Су Бо сделать домашнее задание и легла спать пораньше.

На следующее утро, когда я прошла мимо машинописного бюро, Мун Ком и остальные не поднимали глаз от машинок. Я поздоровалась, но мне никто не ответил. Когда я подошла к своему столу, там не оказалось новых договоров на перевод.

Господин Хан выглянул из своего кабинета. Лицо у него было невеселое, и я поняла, что меня ждут неприятности. Он велел мне зайти к нему в кабинет и закрыть дверь.

Уволили меня быстро и формально. Господин Хан ничего не объяснял, но я все поняла. Чхоль Сон убедил своих друзей в руководстве, что я недостойная служащая. Мне даже не выплатили выходного пособия за десять лет службы. Пенсии мне тоже не полагалось. Под конец господин Хан протянул мне конверт.

— Вот ваша зарплата, — сказал он. — А теперь вам нужно уйти.

Я взяла конверт и посмотрела на господина Хана. Я видела, что ему тяжело увольнять меня, хоть он и пытался скрыть свои чувства. Мне стало его жаль едва ли не больше, чем себя. Я посмотрела на конверт.

— Я всегда старалась как могла, господин Хан, — сказала я. — С тех пор, как мне исполнилось четырнадцать, я всегда старалась поступать правильно.

Взгляд седого адвоката смягчился, и он кивнул.

— Действия, которые общество признает достойными, — то, что Конфуций называл ли, — не всегда являются самыми правильными. Нужно прежде всего хранить верность семье, предкам и стране — своему и. А в чем состоит и, каждый определяет сам. — Он грустно улыбнулся. — Спасибо за хорошую работу, Чжэ Хи. Лично мне очень жаль вас терять.

В тот момент я поняла, что господин Хан — выдающийся человек, как Чжин Мо и как полковник Кроуфорд, а может, и молодой рядовой Исида тоже. Мне грустно было думать, что я больше никогда его не увижу. Я низко поклонилась ему, взяла пальто и отправилась домой. Через вестибюль строительной компании «Гонсон» мимо госпожи Мин я шла с высоко поднятой головой.